Том 6. Одна любовь. Небо голубое. Соборный благове - Страница 24


К оглавлению

24
Каждый сам себе хорош.
Кто нам, дерзкий, руки свяжет?
Кто уверенно нам скажет,
Что в нас правда, что в нас ложь?
В кущах созданного сада
Правду сам себе найдёшь.

Взлетающим


Хотя б вы нам и обещали
Завоевание луны,
Но всё ещё небес скрижали
Дня ваших крыл запрещены,


И всё ещё безумство радо
Ковать томительные сны
Над плитами земного ада
Под гулы тусклой глубины.


И всё ещё разумной твари
Века неволи суждены –
Томиться в длительном угаре
Всегда сжигаемой весны.

Додо


Бедная птица Додо!
Где ты построишь гнездо?


Было уютно в гнёздышке старом, –
Сгублена роща ярым пожаром.


Птенчиков огненный шквал
Горькой золой заметал.


Весело было в гнёздышке милом, –
Стала вся роща полем унылым.


Будет над рощей летать
И без конца тосковать


Бедная птичка! Только ль привычка –
Каждое утро писк-перекличка?


Плачет росою туман,
Сердце багряно от ран,


И под золою, пыль доедая,
Бегают искры, стая живая.


Бедная птица Додо!
Где же совьёшь ты гнездо?

Певице

О. Н. Бутомо-Названовой


О, если б в наши дни гоненья,
Во дни запёчатлённых слов
Мы не слыхали песнопенья
И мусикийских голосов, –


Как мы могли бы эту муку
Безумной жизни перенесть!
Но звону струн, но песен звуку
Ещё простор и воля есть.


О, вдохновенная певица,
Зажги огни и сладко пой,
Чтоб песня реяла, как птица,
Над очарованной толпой,


А я прославлю звук звенящий,
Огонь ланит, и гордый взор,
И песенный размах, манящий
На русский сладостный простор!

Я любила


«Я любила, я любила,
Потому и умерла!»
Как заспорить с любой милой,
Как сказать: «С ума сошла!»


«Мне покойно в белом гробе.
Хорошо, что здесь цветы.
Погребенья час не пробил,
И ещё со мною ты.


Всё минувшее бесследно.
Я – совсем уже не та.
Но не бойся любы бледной,
Поцелуй мои уста.


Были пламенны и алы,
Вот, – недвижны и бледны.
Милый, пей их нежный холод,
Снова тки, как прежде, сны.


Не хочу, чтоб скоро умер, –
Мне одной пускаться в путь,
Без тебя в прохладном доме
Хоть немного отдохнуть.


Я любила, я любила,
Оттого и умерла!»
Как заспорить с любой милой,
Как сказать: «С ума сошла!


Здесь не гроб, а только койка,
Не кладбище, жёлтый дом».
Вдруг запела: «Гайда, тройка!
Снег пушистый, мы вдвоём».

Иоанн Грозный


Сжигаемый пламенной страстью,
Мечтатель, творец и тиран,
Играя безмерною властью,
Царил на Руси Иоанн.


Он крепко слился поцелуем
С тобой, проливающей кровь,
Тобой он был пьяно волнуем,
О жизнь! О безумство-любовь!


Он смертных покоев не ведал,
Он знал только прелести мук
И жертвам терзаемым не дал
Отрады покойных разлук.


Чтоб мёртвых тревожить, синодик
Кровавая память вела,
Стремя его вечно к свободе,
К азийской несдержности зла.


А просто, – он был неврастеник,
Один из душевных больных.
В беспутной глуши деревенек
Таится немало таких.

Навеки тёмный


Кто-то, чёрный и покорный, кнопку повернул,
И хрусталь звенящим блеском встретил зыбкий гул.


Здесь когда-то, кто-то ясно пировал,
И когда-то, кто-то сердце заковал.


Лёгкая русалка заглянула к ним в окно, –
Кто-то вздрогнул и подумал: «Всё равно».


И отвёл глаза от заоконной темноты,
И смотрел, навеки тёмный, на вино и на цветы.

Астероид


В путях надмарсовых стремлюсь вкруг солнца я,
Земле неведомый и тёмный астероид.
Расплавленный металл – живая кровь моя,
  И плоть моя – трепещущий коллоид.


Приникнуть не могу к тебе, земной двойник,
Отвеян в пустоту дыханием Дракона.
Лишь издали гляжу на солнцев светлый лик,
  И недоступно мне земное лоно.


Завидую тебе: ты волен, слабый друг,
Менять свои пути, хотя и в малом круге,
А мой удел – чертить всё тот же вечный круг
  Всё в той же бесконечно-скучной вьюге.

Путь

Пернатая стрела


Для тебя, ликующего Феба,
Ясны начертанья звёздных рун.
Светлый бог! Ты знаешь тайны неба,
Движешь солнцы солнц и луны лун.


Что тебе вся жизнь и всё томленье
На одной из зыблемых земель!
Но и мне ты даришь вдохновенье.
Завиваешь Вакхов буйный хмель,


И мечтой нетленной озлатило
Пыльный прах на медленных путях
Солнце, лучезарное светило.
Искра ясная в твоих кудрях.


От тебя, стремительного бога,
Убегают, тая, силы зла,
И твоя горит во мне тревога.
Я – твоя пернатая стрела.


Мне ты, Феб, какую цель наметил,
24